panem et circenses — chapter I: трещины в позолоте.
capitol: saw the future in the face of a daffodil.
Сначала в теневых сетях Капитолия, в чатах для избранных, в кулуарах сети появились первые аудиозаписи. Они всплывали в личных чатах, в зашифрованных облачных хранилищах для семейных архивов, даже во внутренней служебной почте младших чиновников. Имя отправителя всегда было обезличено: он называл себя правдоносцем. Образ актрисы Талии Эпплгейт — вылизанный, обкатанный, скрипящий от идеальной чистоты так, что даже смотреть неприлично — строился на силе: силе ее любви к фанатам, силе ее убеждений, силе ее преданности Капитолию. Но на записях не было силы — только животные крики, рыдания и безумные мольбы. Голос нельзя было не узнать. «Прекратите, умоляю!» — она кричала так, как никогда не умела ни в одном из своих фильмов, так искренне и так жутко, что стыла кровь.
Потом пришли файлы метаданных. Сухие и технические: регистрационные журналы «Капитолийской мечты» с именами клиентов, датами сеансов, кодами процедур. Среди имен мелькали звезды голосинема, наследники промышленных династий, супруги сенаторов. Процедуры значились под безобидными названиями: «Коррекция эмоционального диссонанса», «Арт-терапия памяти», «Сеанс глубокой гармонизации». Элита зашепталась. Пресс-секретарь Президентского дворца, изящная, как фарфоровая статуэтка, дала первое насмешливое пояснение: «Некие маргинальные элементы взломали базу данных спа-салона. Они, видимо, завидуют, что не могут позволить себе качественный отдых. Технические службы уже устраняют последствия этой детской шалости».
Правдоносец не остановился, и на следующий день появились видеофрагменты. Качество было ужасным, записывали скрытой камерой с цифровым шумом в низкой частоте кадров и искаженных цветах, но их хватило. На одном мужчина с лицом известного финансиста рыдал, умоляя «вернуть ему голос», на другом девушка-наследница уважаемой фамилии, известная эксцентричными вечеринками, монотонно, как зомби, повторяла: «Я благодарна и счастлива».
Общество Капитолия, взбудораженное метаданными и обрывками видео, раскололось пополам. Одни с благородным ужасом требовали закрыть учреждение, называя его варварским пережитком. Другие с холодной жестокостью призывали усилить терапию для всех сомневающихся и неблагодарных.
Когда раскол достиг пика, появилось официальное заявление Президентского дворца. Его зачитывал не пресс-секретарь, а сам министр информации, человек с лицом из гранита.
«Граждане Капитолия. |
Заявление, правда, не потушило пожар, но только подлило масла в огонь. О чем еще известно правдоносцу? Кто он? Сколько их? Где они базируются и как скоро власть Капитолия найдет их?
Достаточно скоро ли?
///
Пока кипели споры, тихо, во сне, ушел из жизни старейший победитель, живая реликвия Первых игр.
Утром его нашел личный камердинер в спальне особняка в Деревне победителей. Врачи констатировали остановку сердца во сне — возраст, изношенность организма, почтенные 67 лет. Слишком чисто. Слишком.. удобно.
Президент Сноу лично выступил с обращением, назвав старика «первым китом, на чьей спине выросла великая традиция Игр». Было объявлено о грандиозных государственных чествованиях, но — что крайне важно — после завершения юбилейных Игр. «Чтобы не омрачать праздник трауром, а достойно завершить его триумфом памяти», — вещал диктор.
А затем был обнародован указ. В знак величайшего уважения и для подготовки к церемонии все действующие победители-менторы, призванные на 50-е Игры, обязаны остаться в Капитолии на весь период между финалом и чествованием. Под предлогом почтения к памяти старика Капитолий собрал под своим крылом самых опытных, опасных и потенциально нелояльных ветеранов Арены. Не как гостей, а как заложников.
Каждому из победителей уже назначено время, в которое они обязаны явиться в «Капитолийскую мечту» для допроса.
///
В гастрономическом квартале, в клубах, куда вход простым смертным заказан, появился новый наркотик с прямолинейным названием «Исповедь». Препарат представлял собой мелкодисперсный порошок цвета слоновой кости с едва уловимым ароматом миндаля и жженого сахара. Его употребляли, вдыхая через тонкие трубочки из позолоченного стекла, или добавляли в десертные вина. Эффект наступал почти мгновенно. Мир окрашивался в невероятно яркие, почти психоделические цвета, звуки обретали текстуру и вкус, а тело наполнялось волнами блаженства, по сравнению с которыми обычный морфий казался детской аспириновой таблеткой. Это был кайф, стирающий границы эго.
Но побочный эффект оказался страшнее любой ломки — под его действием человек терял все внутренние фильтры и начинал изливать самые постыдные, тщательно похороненные тайны. За одну ночь рухнули репутации нескольких столпов общества: стали известны детали извращенных утех, финансовые махинации, тайные измены. Лорд Каспиан Виридис, пожилой сенатор, известный своей набожностью и поддержкой «законов о морали», под действием «Исповеди» в мельчайших и самых отвратительных подробностях описал свой тайный зоофильный бордель в подвале загородной виллы. Запись его монолога, сделанная на чей-то забытый личный коммуникатор, ушла в сеть раньше, чем он успел опомниться. Гения Фулкрум, гениальная биржевая торговка, построившая состояние на безошибочных прогнозах, сквозь рыдания призналась, что все ее успехи последних пяти лет основаны на инсайдерской информации, которую ей поставлял любовник — высокопоставленный чиновник Министерства распределения. Знаменитая светская львица Амариллис Блю, эталон стиля и супружеской верности [ее брак с наследником медиа-империи считался сказкой], подробно рассказала о своем давнем романе с победителем Голодных игр из Девятого, о тайных абортах и о том, как она подсыпала мужу препараты, снижающие либидо, чтобы покрывать свои измены.
Миротворческие силы получили карт-бланш на любые действия. Обыски в клубах, аресты дилеров, просчет всех финансовых потоков. Источник яда нашли в Икаре, в подпольной лаборатории, но кто стоял за ее финансированием — остается загадкой.
D2: no masters or kings.
В академии дистрикта-2 не учат выживать — здесь учат убивать с непревзойденной эффективностью.
Старейший ментор, мастер Вейлор, был живым воплощением этой философии. Его взгляд, холодный и оценивающий, заставлял трепетать даже самых талантливых из них. Он делал из детей-трибутов смертоносные произведения искусства.
То, что утром после очередного просмотра записей с Арены, его нашли повешенным в главном холле академии, многие восприняли как зловещую аллегорию.
Его обнаружил уборщик, пришедший драить мраморный пол главного холла. Тело мастера Вейлора безжизненно свисало с балкона второго этажа. Его шея была затянута в петлю из алой шелковой портьеры, что отделяла святилище менторской ложи от остального мира. Рядом не было ни стула, ни опоры. Он либо шагнул в пустоту по собственной воле, либо его туда бросили с нечеловеческой силой, не оставившей следов борьбы.
Расследование, проведенное капитолийскими следователями и собственными службами безопасности академии, зашло в тупик. Камеры в критический момент дали сбой на три минуты. Охранники клялись, что не видели ничего подозрительного. Самоубийство? Немыслимо для человека, чья жизнь была тотальной победой над смертью руками его протеже. Убийство? Кто в стенах академии обладал достаточным мастерством, чтобы обойти бдительность Вейлора и бесследно устранить его? Слухи поползли по коридорам: одни шептали, что это месть семьи какого-то «неудачного» трибута, чью карьеру он сломал. Другие — что это предупреждение от Капитолия, напоминание, что даже мастера остаются инструментами.
Прежде уверенная в себе элита погрузилась в параноидальную подозрительность. Взгляды, брошенные украдкой на коллег, стали тяжелее. Уроки проходили в гнетущей тишине. Победители-менторы, собранные в Капитолии, получив известие, онемели. Их непробиваемый фасад дал трещину, ведь если убили Вейлора, значит, под ударом может оказаться любой.
D4: in the drop of blood saw wars be fought for good.
Инцидент произошел в «Таласса Дивина». Там работал Келп, молодой парень из авоксов, чью семью — мать, отца и младшую сестру — миротворцы расстреляли год назад за сокрытие улова.
Келп не планировал становиться мучеником. Его план был безумен и прост: захватить в заложники капитолийского надсмотрщика, требуя пропуска и свободы. Но судьба сыграла злую шутку. В тот вечер в отеле отдыхала семья капитолийского чиновника среднего звена, приехавшая «пощекотать нервы» на побережье. В панике и хаосе, когда Келп, вооружившись заточкой, попытался осуществить задуманное, в перестрелке с нарядом безопасности, вызванным администратором, погиб не надсмотрщик, а сам чиновник. Пуля, выпущенная из карабина миротворца, прошла навылет через дверь и поразила его в сердце.
Келпа, раненого, избитого, выволокли на главную площадь. Его казнь транслировали на всю страну — быстрый и техничный акт повешения. Смерть капитолийца, пусть и не высшего ранга, требовала немедленного ответа, и ответ пришел с ураганной силой. В дистрикт вошли дополнительные батальоны миротворцев на бронированных ховеркрафтах. Был объявлен комендантский час с 20:00 до 6:00. Выход из дома разрешался только по спецпропускам на работу, которые теперь выдавались с пристрастием. Рыбацкие флотилии были поставлены под прямой контроль военных.
Самое страшное происходило на площадях. По приказу нового префекта, присланного из Капитолия, были возобновлены публичные экзекуции. За малейшую провинность — опоздание, косой взгляд, недодачу нормы — людей при всех секли плетьми, оставляя на спинах кровавые рубцы. За подозрение в «сочувствии терроризму» следовала немедленная казнь на той же виселице, где умер Келп.
Дистрикт захлебнулся в волне страха. Рыбаки молчаливо опускали сети, их жены, бледные от ужаса, солили улов под присмотром вооруженных солдат.
D6: jesus needed a three-day weekend to sort out all this bullshit & figure out the treason.
Поезд «Скорость-1», везущий в Капитолий новейшие прототипы левитационных двигателей и все сопутствующие чертежи, вышел из депо и бесследно исчез на самом оживленном перегоне между Д-6 и Д-3. Его искали с воздуха и с земли и нашли спустя три дня на Кладбище поездов, в глухой, забытой богом расщелине. Состав стоял на рельсах, абсолютно целый, будто только что сошел с конвейера — но он был пуст.
Исчезли пятнадцать человек: инженеры, техники, охрана. Исчез весь ценный груз. Внутри — ни следов борьбы, ни выстрелов, ни капли крови, словно призраки растворили людей в воздухе. Среди пропавших — любимый племянник главного инженера Капитолия, которого отправили в «ознакомительную поездку».
Параллельно по дистрикту, словно черная чума, поползла болезнь. Местные назвали ее «железный кашель». Она начиналась с сухого першения, а через день-два перерастала в мучительные приступы, когда человек буквально выкашливал кровавую мокроту, смешанную с черной пылью металлургических заводов. Эпидемия парализовала целые цеха. Карантинные кордоны, установленные самим Капитолием, окончательно отрезали Шестой от внешнего мира, замедлив и без того напряженное сообщение.
Именно в этот момент апокалипсиса Доктор проявил «акт милосердия». Через свою сеть аптек он объявил о неделе бесплатной раздачи чистого, медицинского морфия для всех родственников трибутов от Шестого. «Чтобы облегчить их душевные муки в эти тяжелые дни», — по крайней мере, так он это объяснил. Отчаявшиеся люди выстроились в очереди. Наркотик приносил забвение, тепло, иллюзию покоя. Но партия, поставляемая в Тупик и беднейшие кварталы, была с примесью. Доктор, холодный социопат, проводил эксперимент: слепые рабы, зависимые от его милости, гораздо покорнее. Морфий медленно и необратимо разрушал зрительный нерв.
Правду вытащил на свет молодой врач-подпольщик, связанный с повстанцами. Когда весть разнеслась по дистрикту, ярость была всесокрушающей. Но направлена она была не на далекий Капитолий, а на своего, на Доктора, на того, кто травил их изнутри, пользуясь их горем. На заводах начались стихийные стачки, в Тупике загорелись аптеки Доктора.
Эней Сноу, наблюдая за бунтом из своего кабинета с бронированными стеклами, оказался на распутье. Подавить восстание силами лояльных миротворцев — значит укрепить позиции Доктора, этого монстра, и потерять последние крохи народной поддержки. Возглавить гнев, выдать Доктора на растерзание толпе — значит устранить опасного конкурента и стать в глазах дистрикта «спасителем», получив в союзники саму ярость народа. Его выбор определит, чью сторону в конечном счете примет Шестой в надвигающейся войне.
D8: while wind is swinging the trees vigorously.
В фабричной столовой за длинными столами, поглощая безвкусную баланду, сидели надсмотрщики с хлыстами и миротворцы из местного гарнизона. Взрыв прогремел в самый разгар обеденного перерыва, когда зал был набит битком. Он раздался из-под центрального стола — мощная волна, начиненная обрезками металла и гвоздями.
Последующая проверка показала: самодельное устройство было заложено в полой ножке стола заранее, а детонатор был с часовым механизмом. Кровавая мясорубка унесла десятки жизней: погибли и надзиратели, и простые рабочие, и миротворцы.
Дистрикт был переведен в режим максимальной угрозы. Всех выживших рабочих загнали обратно в цеха под дулами автоматов и началась тотальная зачистка. Комендантский час стал круглосуточным: выходить из бараков разрешалось только строем, под конвоем, на работу и обратно. Любая попытка заговорить с соседом, остановиться, посмотреть не туда каралась на месте. По кварталам ходили патрули с собаками, обыскивая каждую щель. Публичные порки стали ежедневным ритуалом для устрашения.
Взрыв в столовой, месте, где даже в аду фабричного быта было подобие человеческого ритуала, показал, что никакие правила больше не работают. Восьмой, и без того изможденный, теперь жил в состоянии перманентного, леденящего душу террора, навязанного как повстанцами [если это были они], так и «защитниками» из Капитолия.
D13: skinning the children for a war drum, putting food on the table selling bombs and guns.
Груз был бесценен: пятьдесят компактных автоматов собственного производства Тринадцатого [с глушителями и низкой отдачей], две сотни заряженных магазинов, тридцать портативных раций дальнего действия на уникальных частотах, и микрочипы с чертежами простейших зарядов для диверсий. Все это было упаковано в водонепроницаемые контейнеры, замаскированные под части старого горнорудного оборудования. Маршрут прокладывали с маниакальной тщательностью. Использовали данные разведки Седьмого о патрулях, логистические карты Шестого, предоставленные людьми Сноу, и собственные знания Тринадцатого о слепых зонах в системе наблюдения Капитолия.
Знание маршрута было раздроблено между тремя сторонами: Тринадцатый знал точки погрузки и выгрузки, Седьмой — расписание патрулей, Шестой — коды и пароли для встречи. В теории, предать мог лишь тот, у кого была вся мозаика.
Конвой состоял из трех вездеходов на старых шинах, без опознавательных знаков. Они двигались ночью, в час, когда спутниковое наблюдение, по данным Седьмого, совершало плановую перекалибровку. Они уже миновали самое опасное место — открытую равнину — и углубились в узкий каньон, стены которого поднимались на тридцать метров. Это считалось безопасным отрезком.
Именно здесь их и накрыли.
Сначала с вершин каньона полетели дымовые гранаты, заполнившие узкое пространство непроглядной, едкой пеленой. Водители, ослепленные, резко затормозили. И тогда заработали пулеметы — точные и методичные очереди. Снайперы били по двигателям и колесам, лишая машины хода. Пулеметчики поливали свинцом кузова. Атака длилась не более трех минут. Когда рассеялся дым, картина была безжалостно ясна: три развороченных остова, более двадцати трупов бойцов Тринадцатого, погибших, даже не успев как следует вступить в бой. Контейнеры с оружием были аккуратно вскрыты и опустошены. Рации и чертежи исчезли. Убитых не обыскивали и не добивали — миссия была выполнена: перехватить груз и уничтожить носителей.
Когда до Тринадцатого добрался единственный выживший, тяжелораненый разведчик, спрятавшийся в расщелине, картина сложилась в леденящую душу головоломку.
Засада ждала именно в каньоне, самом узком месте, где маневр был невозможен. Значит, знали маршрут до метра. Патрули в этом секторе, согласно «надежным» данным, должны были быть в десяти километрах. Их не было. Значит, знали не только маршрут, но и расписание. Огонь велся на уничтожение личного состава, но груз был захвачен целенаправленно. Значит, знали состав груза и его ценность.
Предательство на самом высоком уровне.
Командор Локвуд отдал приказ о тотальном режиме молчания. Все коммуникации с Седьмым и Шестым переведены на одноразовые, аварийные каналы. Внутри Тринадцатого запущена тихая, но беспощадная чистка. Проверяют каждого, кто имел доступ к плану. Смотрят в глаза товарищам, с которыми прошли огонь и воду.
[hideprofile]
